Неточные совпадения
Тихо склонился он на руки подхватившим его козакам, и хлынула ручьем молодая кровь, подобно
дорогому вину, которое несли в склянном сосуде из погреба неосторожные слуги, поскользнулись тут же у входа и разбили
дорогую сулею: все разлилось на землю вино, и схватил себя за голову прибежавший хозяин, сберегавший его про лучший случай в жизни, чтобы если приведет Бог на старости лет встретиться с товарищем юности, то чтобы помянуть бы вместе с ним
прежнее, иное время, когда иначе и лучше веселился человек…
Райский вернулся домой в чаду, едва замечая
дорогу, улицы, проходящих и проезжающих. Он видел все одно — Софью, как картину в рамке из бархата, кружев, всю в шелку, в брильянтах, но уже не
прежнюю покойную и недоступную чувству Софью.
Мать работала, сестра тоже брала шитье; Версилов жил праздно, капризился и продолжал жить со множеством
прежних, довольно
дорогих привычек.
По крайней мере он из-за своего волнения ни о чем меня
дорогой не расспрашивал. Мне стало даже оскорбительно, что он так уверен во мне и даже не подозревает во мне недоверчивости; мне казалось, что в нем глупая мысль, что он мне смеет по-прежнему приказывать. «И к тому же он ужасно необразован», — подумал я, вступая в ресторан.
Путь, как известно из
прежнего, тут не длинный. Я извозчика не взял, а пробежал всю
дорогу не останавливаясь. В уме моем было смутно и даже тоже почти что-то восторженное. Я понимал, что совершилось нечто радикальное. Опьянение же совершенно исчезло во мне, до последней капли, а вместе с ним и все неблагородные мысли, когда я позвонил к Татьяне Павловне.
В нем сразу можно было узнать
прежнего военного из какого-нибудь
дорогого полка.
Он встал с очевидным намерением пройтись по комнате. Он был в страшной тоске. Но так как стол загораживал
дорогу и мимо стола и стены почти приходилось пролезать, то он только повернулся на месте и сел опять. То, что он не успел пройтись, может быть, вдруг и раздражило его, так что он почти в
прежнем исступлении вдруг завопил...
Покрытые лоском грачи и вороны, разинув носы, жалобно глядели на проходящих, словно прося их участья; одни воробьи не горевали и, распуша перышки, еще яростнее
прежнего чирикали и дрались по заборам, дружно взлетали с пыльной
дороги, серыми тучами носились над зелеными конопляниками.
Когда я писал эту часть «Былого и дум», у меня не было нашей
прежней переписки. Я ее получил в 1856 году. Мне пришлось, перечитывая ее, поправить два-три места — не больше. Память тут мне не изменила. Хотелось бы мне приложить несколько писем NataLie — и с тем вместе какой-то страх останавливает меня, и я не решил вопрос, следует ли еще дальше разоблачать жизнь, и не встретят ли строки,
дорогие мне, холодную улыбку?
Но он пришел уже совсем больной и с большим трудом присутствовал при церемонии поднятия колокола. Вероятно, к
прежней хворости прибавилась еще простуда, так как его и теплой одеждой на
дорогу не снабдили. Когда торжество кончилось и колокол загудел, он воротился в каморку и окончательно слег.
Тетка покойного деда говорила, что именно злился он более всего на нее за то, что оставила
прежний шинок по Опошнянской
дороге, и всеми силами старался выместить все на ней.
В
прежние времена неслись мимо этих ворот
дорогие запряжки прожигателей жизни на скачки и на бега — днем, а по ночам — в загородные рестораны — гуляки на «ечкинских» и «ухарских» тройках, гремящих бубенцами и шуркунцами «голубчиках» на паре с отлетом или на «безживотных» сайках лихачей, одетых в безобразные по толщине воланы
дорогого сукна, с шелковыми поясами, в угластых бархатных цветных шапках.
Лошади остались зимовать в Николаевске, но так как кормы были
дороги, то их продали с аукциона и на вырученные деньги купили новых в Забайкалье, но эти лошади оказались хуже
прежних, и крестьяне забраковали нескольких.
Не желая больше смущать птицу, я пошел своей
дорогой, взяв
прежнее направление прямо на бивак.
Послала
дорогу искать ямщика,
Кибитку рогожей закрыла,
Подумала: верно, уж полночь близка,
Пружинку часов подавила:
Двенадцать ударило! Кончился год,
И новый успел народиться!
Откинув циновку, гляжу я вперед —
По-прежнему вьюга крутится.
Какое ей дело до наших скорбей,
До нашего нового года?
И я равнодушна к тревоге твоей
И к стонам твоим, непогода!
Своя у меня роковая тоска,
И с ней я борюсь одиноко…
Оставались на
прежнем положении горничная Катря да старый караульщик Антип, — первой никак нельзя было миновать кухни, а второму не было никуда другой
дороги, как от своей караушки до господской кухни.
На Чистом болоте духовный брат Конон спасался с духовкою сестрой Авгарью только пока, — оставаться вблизи беспоповщинских скитов ему было небезопасно. Лучше бы всего уехать именно зимой, когда во все концы скатертью
дорога, но куда поволокешься с ребенком на руках? Нужно было «сождать», пока малыш подрастет, а тогда и в
дорогу. Собственно говоря, сейчас Конон чувствовал себя прекрасно. С ним не было припадков
прежнего религиозного отчаяния, и часто, сидя перед огоньком в каменке, он сам удивлялся себе.
Дорогой Мосей объяснял Артему, по каким местам они шли, какие где речки выпали, какие ключики, лога, кедровники. Дремучий глухой лес для Мосея представлял лучшую географическую карту. Другим, пожалуй, и жутко, когда тропа уводила в темный ельник, в котором глухо и тихо, как в могиле, а Мосей счастлив. Настоящий лесовик был… Солдата больше всего интересовали рассказы Мосея про скиты, которые в
прежние времена были здесь, — они и шли по старой скитской
дороге.
Каждый изворот
дороги вызывал в памяти моей мою золотую минувшую молодость, я как будто молодела, приближаясь к местам, где молодая жизнь била ключом в моем сердце; все — и земные радости, давно пережитые, и духовные восторги
прежней набожности — стремительно, как молния, пролетали в памяти сердечной…
Дорогой я имел утешение обнять многих товарищей, которые все с
прежнею дружбой встретили приезжего, минутного гостя.
Я не стану описывать нашей
дороги: она была точно так же скучна и противна своими кормежками и ночевками, как и
прежние; скажу только, что мы останавливались на целый день в большой деревне Вишенки, принадлежащей той же Прасковье Ивановне Куролесовой.
Юлия, хотя и не столь веселая, как вчера, по-прежнему всю
дорогу шла под руку с Вихровым, а Живин шагал за ними, понурив свою голову.
Мари, когда ушел муж, сейчас же принялась писать
прежнее свое письмо: рука ее проворно бегала по бумаге; голубые глаза были внимательно устремлены на нее. По всему заметно было, что она писала теперь что-то такое очень
дорогое и близкое ее сердцу.
— Quelle idée, mon cher [что за мысль, мой
дорогой (франц.)], — продолжал он, вдруг переменив свой тон на
прежний веселый и болтливо-добродушный.
Она вздрогнула, взглянула на меня, чашка выскользнула из ее рук, упала на мостовую и разбилась. Нелли была бледна; но, взглянув на меня и уверившись, что я все видел и знаю, вдруг покраснела; этой краской сказывался нестерпимый, мучительный стыд. Я взял ее за руку и повел домой; идти было недалеко. Мы ни слова не промолвили
дорогою. Придя домой, я сел; Нелли стояла передо мной, задумчивая и смущенная, бледная по-прежнему, опустив в землю глаза. Она не могла смотреть на меня.
На плечах накинута соболья шуба редчайшей воды (в"своем месте"он носит желтую лисью шубу, а в
дорогу так и волчьей не брезгает), на голове надет самого новейшего фасона цилиндр, из-под которого высыпались наружу серебряные кудри; борода расчесана, мягка, как пух, и разит духами; румянец на щеках даже приятнее
прежнего; глаза блестят…
Железные
дороги сделали
прежние приспособления немыслимыми, а между тем большинству смертных приходится сворачивать в сторону и ехать более или менее значительное расстояние на лошадях.
Не помню, как я очутился внизу, в одной из общественных уборных при станции подземной
дороги. Там, наверху, все гибло, рушилась величайшая и разумнейшая во всей истории цивилизация, а здесь — по чьей-то иронии — все оставалось
прежним, прекрасным. И подумать: все это — осуждено, все это зарастет травой, обо всем этом — будут только «мифы»…
Ночь была полна глубокой тишиной, и темнота ее казалась бархатной и теплой. Но тайная творческая жизнь чуялась в бессонном воздухе, в спокойствии невидимых деревьев, в запахе земли. Ромашов шел, не видя
дороги, и ему все представлялось, что вот-вот кто-то могучий, властный и ласковый дохнет ему в лицо жарким дыханием. И бы-ла у него в душе ревнивая грусть по его
прежним, детским, таким ярким и невозвратимым вёснам, тихая беззлобная зависть к своему чистому, нежному прошлому…
Приходилось по-прежнему бесцельно бродить по комнатам, прислушиваться к бою маятника и скучать, скучать без конца. Изредка она каталась в санях, и это немного оживляло ее; но
дорога была так изрыта ухабами, что беспрерывное нырянье в значительной степени отравляло прогулку. Впрочем, она настолько уж опустилась, что ее и не тянуло из дому. Все равно, везде одно и то же, и везде она одна.
Вообще, говорят, из него вышел мужик скотоватый и по-прежнему только боявшийся чертей и разбойников на
дороге, но больше никого.
На столе было пусто. Все, что напоминало о
прежних его занятиях, о службе, о журнальной работе, лежало под столом, или на шкафе, или под кроватью. «Один вид этой грязи, — говорил он, — пугает творческую думу, и она улетает, как соловей из рощи, при внезапном скрипе немазаных колес, раздавшемся с
дороги».
Дорогой к ним я живо вспоминал о
прежней Сонечке и думал о том, какою теперь ее встречу.
— Ведь все эти железные павильоны остались от
прежней Московской Всероссийской выставки на Ходынке. Вот их-то в Петербурге, экономии ради, и решили перевезти сюда, хотя, говоря по совести, и новые не обошлись бы
дороже. А зато, если бы стояли эти здания на своих местах, так не было бы на Ходынке тех рвов и ям, которые даже заровнять не догадались устроители, а ведь в этих-то ямах и погибло больше всего народу.
— Cher monsieur Karmazinoff, [
Дорогой господин Кармазинов (фр.).] — заговорил Степан Трофимович, картинно усевшись на диване и начав вдруг сюсюкать не хуже Кармазинова, — cher monsieur Karmazinoff, жизнь человека нашего
прежнего времени и известных убеждений, хотя бы и в двадцатипятилетний промежуток, должна представляться однообразною…
Егор Егорыч, хоть ему, видимо, не хотелось расставаться с Сусанной, согласился однако, вследствие чего gnadige Frau пересела в карету, взяв на всякий случай от мужа все пузырьки с лекарствами, везомые им для адмиральши, а Сверстов влез в бричку к Егору Егорычу, и они повернули с большой
дороги, а карета поехала дальше по
прежнему пути.
Собственно,
дорогой путники не были особенно утомлены, так как проехали всего только несколько миль от Гарца, по которому Егор Егорыч, в воспоминание своих
прежних юношеских поездок в эти горы, провез Сусанну Николаевну, а потом прибыл с нею в Геттинген, желая показать Сусанне Николаевне университетский город; кроме того, она и сама, так много слышавшая от gnadige Frau о Геттингене, хотела побывать в нем.
Ченцовы, впрочем, не возобновили никаких своих
прежних знакомств и стали развлекаться общественными удовольствиями: они разъезжали по Москве в своих
дорогих экипажах и на доморощенных рысаках; гуляли среди самого высшего света по Тверскому бульвару; ездили на Кузнецкий мост, где накупали всевозможных модных безделушек, и, между прочим, Ченцов приобрел у Готье все сочинения Поль-де-Кока для развлечения себя и своей супруги.
Мельница близ
дороги по-прежнему махала своими длинными крыльями; на полях высилась слегка волнуемая ветром рожь.
Как бы то ни было, но я решительно уклонился от осмотра бежецких достопримечательностей и убедил Глумова прямо отправиться на станцию железной
дороги, с тем чтобы с первым же поездом уехать в Петербург. Однако ж и на этот раз случилось обстоятельство, которое удержало нас в
прежней фантастической обстановке.
— Жалованья я получаю двадцать пять рублей в месяц, — продолжал он после краткого отдыха. — Не спорю: жалованье хорошее! но ежели принять во внимание: 1) что, по воспитанию моему, я получил потребности обширные; 2) что съестные припасы с каждым днем делаются
дороже и
дороже, так что рюмка очищенной стоит ныне десять копеек, вместо
прежних пяти, — то и выходит, что о бифштексах да об котлетках мне и в помышлении держать невозможно!
Я ей все рассказал, что было мне ведомо, а она, сердечная, еще кручиннее
прежнего стала, повесила головушку, да уже во всю
дорогу ничего и не говорит.
Елена в этот день сказалась больною и не вышла из светлицы. Морозов ни в чем не изменил своего обращения с Никитой Романовичем. Но, поздравляя его с счастливым возвратом и потчуя прилежно
дорогого гостя, он не переставал вникать в выражение его лица и старался уловить на нем признаки предательства. Серебряный был задумчив, но прост и откровенен по-прежнему; Морозов не узнал ничего.
Вдруг случайно встречаю одного
прежнего сослуживца дяди, который, возвращаясь с Кавказа в Петербург, заезжал по
дороге в Степанчиково.
Берсенев по-прежнему молчал и быстро шел по ровной
дороге.
Кругом было по-прежнему темно, но она хорошо знала
дорогу, потому что вот уже третью неделю каждую ночь таскала по этим сходням кирпичи.
Но, как всегда в моей
прежней и будущей жизни, случайность бросила меня на другую
дорогу.
Пролетка опять понеслась с
прежней быстротой. Зарево становилось все сильнее. Длинные тени от лошадей перебегали с одной стороны
дороги на другую. Временами Боброву начинало казаться, что он мчится по какому-то крутому косогору и вот-вот вместе с экипажем и лошадьми полетит с отвесной кручи в глубокую пропасть. Он совершенно потерял способность опознаваться и никак не мог узнать места, по которому проезжал. Вдруг лошади стали.
Он смеялся и говорил, а сам между тем пугливо и подозрительно посматривал на Соломона. Тот стоял в
прежней позе и улыбался. Судя по его глазам и улыбке, он презирал и ненавидел серьезно, но это так не шло к его ощипанной фигурке, что, казалось Егорушке, вызывающую позу и едкое, презрительное выражение придал он себе нарочно, чтобы разыграть шута и насмешить
дорогих гостей.
Выйдя из Благородного Собрания, наняли извозчика на Остоженку, в Савеловский переулок, где жила Рассудина. Лаптев всю
дорогу думал о ней. В самом деле, он был ей многим обязан. Познакомился он с нею у своего друга Ярцева, которому она преподавала теорию музыки. Она полюбила его сильно, совершенно бескорыстно и, сойдясь с ним, продолжала ходить на уроки и трудиться по-прежнему до изнеможения. Благодаря ей он стал понимать и любить музыку, к которой раньше был почти равнодушен.